Маша Андрианова: Я дизайнер женской одежды, вдохновляюсь русской культурой, своими корнями, шью из натуральной ткани. С одной стороны мои предки — текстильные фабриканты. С другой - деревенские кулаки.
Д: Как вы заинтересовались историей своей семьи?
М: В нашей семье много чего сохранилось: мебель, картины и большое количество фотографий. В своё время дедушка начал подписывать фотографии, я заинтересовалась, он мне начал все показывать, рассказывать, мы начали их просматривать. Хорошо, что всё сохранилось — конечно, не всё, но очень много.
Д: Как удалось сохранить фотографии и занимался ли кто-то этим специально?
М: Видимо, первоначально сохранял мой прадедушка, то есть папа моего дедушки, потом уже сам дедушка. Я знаю много историй про то, что вещи выкидывали; в советское время лучше было вообще не рассказывать и не вспоминать о дореволюционном, все боялись. Мой дедушка тоже очень боялся и всегда повторял: «Куда все прятать, если придут». Но для него семейная память всегда была очень важна. Именно папа и дедушка, когда были молодыми, составляли семейное древо. Со стороны папы и дедушки любовь к семейному передалась и мне.
Д: Насколько я знаю, Вы продолжаете составлять древо. Так ли это? На каком Вы этапе?
М: Да, сейчас я продолжаю исследование истории своей семьи. Раньше этим занимался мой папа, но у него, к сожалению, древо сгорело — в квартире случился пожар. Весь дом был обставлен дореволюционной мебелью и ещё множеством вещей. Сохранилась только одна комната.
Папа рисовал его от руки. Он пытался его восстановить: ездил на кладбище часто, смотрел дореволюционные могилы предков. Помимо наших фотографий он записывал кто, где и когда похоронен, пытался через приложения составить древо. Потом начала я, но я именно рисую. У нас с папой это любимое развлечение, он все говорит: «Как интересно, нужно мне тоже этим заняться. Я со своей стороны, а ты продолжай со своей, — потом мы как-нибудь это всё объединим».
Д: Он продолжает на бумаге или тоже рисует в компьютерных программах?
М: Нет, папа заполняет древо в специальных программах, а мне удобнее от руки рисовать. У меня уже это не древо — на самом деле, выходит практически лес. Я пытаюсь охватить всех родственников, так что дерево растет не вверх, а в стороны.
Знаю, что мне еще работать и работать, потому что у нас так много фотографий, что попадаются иногда совсем незнакомые персонажи, а потом оказывается, что человека нужно поместить посередине древа — это значит, всех нужно отодвинуть, заново всё это перерисовать. Так как всё рисуется от руки, это сложновато. Но я пока еще специально не ходила ни в какие архивы, это я хочу очень сделать в ближайшем будущем.
Д: А как дела обстоят с предками по материнской линии?
М: Там очень мало информации. С этой стороны как раз были деревенские кулаки, то есть моя прабабушка, жила в деревне; по её разговорам и историям мы знаем, как её выдавали замуж, как её отец ходил в соседнюю деревню, под окном стоял, смотрел и выбирал, за кого же выдать свою дочь (там было трое юношей). Много устной истории и очень мало материальных источников.
Д: А как Вы устные истории собираете? Записываете рассказы?
М: Да, я стараюсь. К сожалению, бабушка со стороны мамы как раз недавно умерла. Я пыталась её расспрашивать, но она многое забыла, а что-то путала. Но я как могла старалась у нее что-то выведать. Например, приходила к маме, пересказывала то, что рассказала бабушка, и мама уже дополняла, что знает она. Все запутано. В ту сторону я ничего серьезно не изучала, потому что данных никаких особо нет. Но мама как-то пыталась выяснить через интернет, где погиб ее дедушка во время Второй мировой войны. Мое же изучение рода уходит больше в сторону папы и дедушки.
Д: Расскажите ещё немного про семейный архив, про комнату, что осталась после пожара. Она же не сохранилась, конечно, в первозданном виде?
М: Нет, сохранилась. Пожарные хорошо пожар потушили, поэтому сохранилось немало: в книгах из шкафа моя бабушка с дедушкой каждую страничку чистили, потому что страницы были чёрные от гари. Комната переехала туда, где я теперь живу. Мы её по всей квартире немножко распределили: много посуды, те же картины, стулья, кресла, столыписьменные, книжный шкаф большой с книгами старыми. И самое интересное то, что я даже еще не посмотрела все, что там есть. Иногда я нахожу письма, о том, как в 20-х годах кто-то уезжал в Ригу…
У меня есть альбом фотографий моей прапрабабушки. Я его изучаю, так часто просматриваю, что уже почти наизусть знаю, но все равно каждый раз узнаю что-то новое. Например, я видела цифры под каждой фотографией, но никогда не придавала им значения, а недавно поняла, что они, оказывается, относились к определенным людям: видимо когда-то был список, где каждый был отмечен определенной цифрой.
Д: Очень интересен процесс того, как вы смотрите на старые фотографии. В Вас отзывается именно одежда?
М: Больше, наверное, лица, как окошко чужой жизни. Я просматриваю то, что было до меня: как я появилась, что было до моего появления, как жили мои родственники. То есть мне интересна повседневность, жизнь, люди и лица. На самом деле, даже когда хожу в музеи и смотрю на картины, то меня больше интересуют именно портреты. Я люблю рассматривать людей.
Д: Вы активно публикуете в Инстаграме дневник прабабушки. Расскажите немного про него.
М: Да, я начала его перечитывать. В какой-то момент у меня была пауза, ведь для того чтобы чем-то заниматься — нужно это организовывать. И я немножко позабыла про это всё, но когда подписчик как-то раз написал: «Что-то у вас давно не было ничего про вашу семью», я вновь задумалась о том, что пора бы что-то опубликовать. Я всё организовала и решила начать именно с дневника прабабушки, который я читала несколько раз. Начала перечитывать его, пересматривать фотографии одновременно. И как только я пройду через вот это, то буду готова идти в архивы — это уже давнее желание, чтобы более подробно всё изучить и получить информацию, которой у меня нет.
Д: Как бы Вы описали этот дневник?
М: У прабабушки я нашла три тетрадки, они на самом деле не очень большие, но еще есть много всяких листочков, записок. Видимо, она хорошо писала, какие-то стихи даже были. Пока я начала изучение только одной тетрадки, там очень сложный почерк. Я перепечатывала, что-то не понимала и маме давала заполнить, и то, что она не расшифровывала, мы уже распечатывали и передавали папе. И все равно остались пробелы, так что я сейчас в Instagram выкладываю фотографии записей и спрашиваю: «Что тут написано?».
Пока расшифрована только одна тетрадка, все остальные еще лежат. И этот дневник воспоминаний, который был написан в 60-х годах. Дело в том, что эти воспоминания дореволюционные. До революции моя прабабушка жила в Москве, но часто оттуда уезжала. Например, с весны по осень, когда не училась, она ездила в деревню Емельяновку, где родственникам принадлежала большая земля стоял красивый дом из бревен. Мой прапрадедушка, то есть её отец, сжёг этот дом, чтобы он никому не достался после революции, и она всю жизнь вспоминала время, когда там жила.
У нас еще есть календарь, который заполнял еще мой дедушка, там и исторические даты, и семейные. Я недавно подошла к этому календарю, смотрю — первая поездка в Емельяновку была в 1962 году. То есть после революции она первый раз туда попала в 1962 году, уже с моим дедушкой. На этом месте, конечно же, нет дома, но она смогла найти точное место: там гроты, река, яблочный сад… И показала всё моему дедушке. После этого она начала писать дневник, в конце тетрадки даже нарисовано от её руки расположение комнат внутри дома. После первого визита, до самой ее смерти она каждый год ездила в Емельяновку, даже папа один раз с ней ездил, когда был маленький.
Д: Расскажите самую интересную историю из дневника.
М: Так получилось, что у меня две линии объединились в одну: в Озерах — фамилия Андриановы, а в Емельяновке жили люди с фамилиями Моргуновы и Китаевы. Они были соседями — дружили, ездили друг к другу с семьями в гости. Моя прабабушка описала каждого члена семьи Андриановых: какие они были, какая у кого улыбка была, как кто себя вел, их характер. Вот это меня очень впечатлило, потому что это не просто её соседи, которых я не знаю, а это все-таки люди, которые относятся к моей семье. Они меня не знали никогда, но я знаю их всех заочно.
Д: Давайте немного вернёмся к одежде. То, что Вы сейчас занимаетесь дизайном одежды с явно русским уклоном, как-то связано с интересом к семейной истории?
М: Связано, потому что первоначально я начала в русском стиле шить и вдохновляться русским именно в процессе поиска себя. Я жила почти всю жизнь во Франции, себя русской вообще не считала и никак не олицетворяла себя с Россией. Но я никогда не любила делать что-то просто так, мне нужно было понимать, зачем я это делаю. И тут как-то меня переклинило, я начала смотреть в сторону России, видимо, как в поиске себя. Это изучение моих корней, откуда я произошла, это изучение меня самой. Следующая моя коллекция будет про мою бабушку со стороны мамы, потому что я нашла красивый альбом 40- 50-х годов XX века и начала этим вдохновляться.
Специально к семейному за вдохновением я не иду, потому что есть ощущение, что это лично моё. Сейчас мне помогает то, что я всё организовала: сажусь в определенный день и в определенное время это все изучать. Я иногда даже скучаю: люди на фотографиях — как будто родственники, которых я давно не видела, с которыми я общаюсь раз в неделю. Я частичка их, и, смотря на них, я познаю себя. Пытаюсь представить, как они жили, какой характер был, потому что фотографии не совсем постановочные, то есть они просто с друзьями гуляли и фотографировались. Это очень простые, жизненные фотографии. Видимо, фотоаппарат был в семье, потому что периодически заметно, что кого-то нет на фотографиях.
Когда я делаю какую-то коллекцию на определенную тему, я обращаюсь к книгам, музеям, Pinterest, фильмам. То есть семейные вещи — это не столько вдохновение для моей одежды, сколько часть меня. Я, наверное, была бы другим человеком, если бы у меня этого всего не было, если бы я не знала, как выглядела моя прапрабабушка и прапрапрабабушка.
Во Франции я как-то этим особо не интересовалась. Да и в России особо не была до определённого момента, поэтому не сталкивалась. И когда я приезжала совсем маленькая к дедушке, мне вообще нельзя было ко всему этому подходить, например, к шкафу моему любимому с книгами. Для дедушки это было просто частью жизни. Я не думаю, что он стал бы просто так вдруг мне что-то рассказывать. По-моему, он начал просматривать всё и писать кто есть кто на фотографиях, когда моя бабушка умерла. До этого момента казалось, что это просто часть повседневности, что оно всегда было с нами. Вот, например, тот же шкаф, на нём изображены львы, пасть открыта и зубы торчат, и у одного нет нет одного зуба, потому что мой дедушка, когда был молодым, на этот зуб вешал одежду. Сейчас мы все собираемся реставрировать.
Д: А отец с Вами не разговаривал о семье?
М: Насколько я помню, вроде бы такого никогда не было. Он мог что-то сказать, но может быть, я тогда действительно ещё не была готова.
Мне кажется, что мы никогда всё не соберем — так много всего. Вроде в какой-то момент думаешь, что всё уже рассказали, но через год оказывается, что есть какая-то новая история. Дневники моей прабабушки, например, были для меня полным шоком, потому что мой дедушка мне их не показывал. Когда он умер, мы начали смотреть и разбирать его вещи, в шкафу нашли большой деревянный сундук. Сундук достаточно большой, на нём лежит крышка, она, видимо, красиво раньше поднималась, а сейчас просто снимается. Он до сих пор у нас там стоит, мы в первый раз открыли его в 2007 году, посмотрели, дневники вытащили и закрыли. В какой-то момент мы поставили рядом с сундуком кормушку для кота. В очередной раз я нагнулась, чтобы кота покормить, смотрю — сундук. Вытащили, а это, оказывается, сундук моей прабабушки. Мы его открыли и там куча записок всяких, дневники, какие-то волосы, камушки, фотографии, перчатка маленькая, может быть детская. В общем, надо залезть туда ещё.
Д: Вам предстоит большой поиск, можно сказать непрекращающийся. Вы упомянули, что хотели бы сходить в архив. Вас интересуют все документы вашей семьи или, может быть, Вы что-то конкретное хотите узнать?
М: Хотела бы узнать больше про Китаевых. У моей прапрабабушки девичья фамилия Китаева, ее отец был археологом, а его брат — коллекционером японского искусства и тогда, в конце XIX века, его хорошо знали в Японии, у него были свои агенты, и он целенаправленно собирал японский антиквариат. В какой-то момент он хотел передать коллекцию Ивану Цветаеву, отцу Марины Цветаевой. Но тот отказался, потому что думал, что это никому не будет интересно. В 1916 году Китаев уехал лечиться куда-то в Европу и оставил собрание музею на хранение, просто как коллекцию, потом произошла революция, и он уже не вернулся. Это собрание стало базой японской коллекции Пушкинского музея. В музее даже были лекции про Китаева.
Все равно многого мы не знаем. Откуда происходят Китаевы? Мы знаем, что они были в свое время выходцами из крестьян, которые стали купцами. Со стороны Андриановых, к сожалению, тоже мало информации, непонятно откуда этот род происходит. Мама говорит: «Вот вчера рассказала тётя Лара, что они из Владимирской губернии», то есть появляются какие-то новые сведения. В целом, хочется узнать больше про то, что мы уже знаем. У нас много всего: книги, бесконечные документы, даже дневники охоты моего прадедушки; в общем ничего не выбрасывалось, еще разбирать и разбирать. Но это точно нужно сделать.
Я каждый раз думаю: «Для чего я существую, для чего я живу?». Наверное, для своих будущих поколений.
Если вы хотите стать участником раздела «Сообщества», заполните, пожалуйста, форму.